– А зачем вам эта фамилия? – спросил он, чтобы потянуть время – вдруг да и произойдет чудо.

– Нам сказали ее узнать, а зачем она, нам никто не объяснял… – любезно ответил голос. – Скажете?

– Нет. Запамятовал.

– Ну ладно.

В рот ему снова сунули кляп. Потом он вдруг почувствовал, как его схватили за руку, а потом в мизинец впился металл. Дикая боль ударила по нему. Палец щелкнул и отлетел. Он еще не пришел в себя, как резануло безымянный, а потом и средний. Со средним тот, кто резал, повозился – все же кость толще. Кутузов выл под кляпом и когда палец отлетел, почувствовал даже облегчение – кончилось, это кончилось…

– Михаил Иванович, мы сейчас кляп вынем, вы уж пожалуйста не кричите… – проговорил все тот же голос.

«Вот же сука… – подумал Кутузов. – Вот сука»…

Снова засветился дисплей телефона. Человек в маске наклонился над ним и проговорил:

– Очень хотелось бы, чтобы вы передумали. Вы человек заслуженный, офицер, а у меня папа тоже был офицер. Так что будет нехорошо мучить вас дальше. Мои друзья предлагали вам отрезать, например, член или яйца, но я-то думаю, что они вам еще пригодятся… Не прояснилась память?

– Суки… – сказал Кутузов. – Что же вы делаете?

– Ваше возмущение мне понятно… – сказал голос. – Но наши методы вызваны исключительно вашим упорством.

Кутузов молчал. Он тоже читал газеты и тоже смотрел телевизор. Он видел в поликлинике плакатик с портретом Уткиной в черной рамке. Он читал статьи про Хоркина и Протопопова. Он позвонил в фирму Карташова и там на просьбу пригласить директора плачущая секретарша ответила ему, что Дмитрий Викторович скоропостижно скончался. И тогда он понял, зачем Наташа Зощенко приходила к нему во второй раз. И теперь он точно так же понимал, зачем к нему пришли эти люди.

– Дайте мне встать… – сказал он.

– Зачем? – спросил голос.

– Что ж я, помню что ли? У меня в блокноте записано… – ответил Кутузов, надеясь, что они клюнут на это.

– Ну так вы лежите, а мы найдем, только скажите, какой блокнот… – сказал голос.

– Я его так, на глаз помню… – ответил Кутузов. – А вы чего – боитесь? Меня, калеку, да еще и с отрезанными пальцами? Пальцы-то зачем было резать?

Он чувствовал, как кровь льется из культей, и чувствовал, что слабеет. В ушах начался звон.

– Ладно, хрен с вами… – вдруг решился голос. Зажегся свет. Кутузов увидел, что «гостей» в комнате трое, все в масках. Один из них подошел, и секатором – он был весь в крови и Кутузов понял, что именно им вот только что отрезали ему пальцы – перекусил веревки. Кутузов медленно встал. Он увидел часы – около четырех утра. В такое время не происходят чудеса – никто не зайдет ни за хлебом, ни за солью, ни даже не затопит сверху. В общем, оставалось надеяться только на себя. Кутузов уже в общем-то все решил – просто малая часть надежды еще жила в нем.

Он медленно, подволакивая ноги, пошел к столу. Там открыл тумбочку, и залез вглубь левой, целой, рукой. Блокнотов было много в столе – Кутузов с детства вел дневники. Он вытащил один – наугад – и подал им его.

– Вот… Здесь… – сказал он.

– На какой странице? – спросил один из них.

– На двадцать второй! – ответил он.

В тот момент, когда они схватили блокнот и стали разглядывать, он снова сунул руку в стол, достал «лимонку», зубами вырвал кольцо, выплюнул его и положил гранату им под ноги.

– И вот еще вам всем небольшой подарочек из Чечни!

Они не сразу увидели, что у них под ногами и не сразу поняли, от чего вдруг он начал хохотать. А когда поняли, было уже поздно…

Глава 3

Что-то надоедливо жужжало возле уха и Котенко несколько раз махнул рукой, прогоняя этот звук. Но он никуда не делся. Он открыл глаза, и понял, что еще ночь. Жужжал сотовый телефон. Он потянулся к нему.

– Босс, у нас проблема. Ребята спалились! – сказал ему голос, и Котенко понял, что это голос заместителя по общим вопросам.

– Как спалились?! – спросил Котенко, чувствуя, что разом взмок.

– С квартиры этого афганца вернулся только водитель. Говорит, что афганец взорвал себя.

– Ну так а фамилию-то он назвал?

– Водитель на улице был. А всех, кто был в комнате вместе с афганцем – насмерть…

Котенко замолчал.

– Где сейчас водитель? – спросил он наконец.

– Я его отослал домой, сказал, что он ничего не видел, ничего не знает, спал дома и видел цветные сны.

– Ладно. Утром сразу ко мне.

Котенко откинулся на подушку. Жена недовольно что-то говорила сквозь сон: не дают спать, сколько можно, когда будет покой с твоей проклятой работой?! «Скоро… Скоро будет покой»… – подумал Котенко.

Он понимал, что след оборвался. Как найти этого второго? Или, может, уже не искать? Надежда вдруг появилась в нем – может, взорвавшийся афганец и есть тот мститель? Но он тут же опомнился: «Председатель же говорил, что он еле ходит». Он так и не уснул до утра, но не придумал ничего, кроме того, что надо снова ехать к афганцам.

На следующий день, с трудом дождавшись обеда, когда можно было сделать вид, что вот только что узнал о гибели хорошего человека, он поехал с Союз ветеранов с бутылкой коньяка. В приемной заплаканная секретарша начала было говорить, что председатель не принимает, но Котенко показал коньяк и сказал: «Да я посочувствовать». Секретарша кивнула – проходите. Котенко зашел и увидел, что афганцы пьют уже давно.

– Извините, ребята. Слышал, горе у вас. Вот зашел помянуть хорошего человека… – сказал Котенко, ставя на стол свой коньяк.

Председатель мрачно посмотрел на гостя, но сказал:

– Ну проходи, коли пришел.

Председателю не нравился этот гость.

Председатель когда-то служил в спецназе и славился тем, что даже в самую темную и тихую ночь всегда чувствовал противника начиная с десяти шагов. Он и сам не знал, как – может, у того, кто хочет напасть, какой-то запах не тот? Но сейчас у председателя была та же тревога на душе. Пока сидели одни, тревоги не было. А тут – появилась.

– Что же там было? – спросил Котенко.

– Забрались в квартиру какие-то уроды… – ответил один из афганцев. – Связали его и начали что-то требовать. Три пальца секатором отрезали. Ну а он им, видать, что-то пообещал, достал из стола гранату и себя вместе с ними взорвал. В общем, геройски погиб в бою!

Тут все не сговариваясь встали и выпили, не чокаясь. Котенко видя, что поллитровка пуста, пододвинул свою бутылку, но председатель полез под стол и достал оттуда еще одну поллитровку.

– У нас запас, – мрачно сказал председатель. – Не для таких, конечно, случаев, на 9 мая готовили.

Налили снова и снова выпили.

– Если бы не изувечили его тогда менты в трезвяке, может, совсем иначе была бы у него жизнь… – сказал вдруг один из афганцев.

– А что, сильно покалечили? – спросил Котенко, обрадовавшийся, что разговор, кажется, сам выходит на нужную тему. Но, видно, как-то слишком быстро сказал. Боковым зрением Котенко увидел, что председатель смотрит на него, не сводя глаз.

– Давайте мы об этом не будем… – веско проговорил председатель. Котенко понял – надо молчать. Оставалось надеяться, что кто-нибудь проболтается и так.

– Эх, Миша, Миша! Кто же тебя, какие козлы? – помотал головой один из парней.

– Так, может, наркоманы? – сказал Котенко. – Им-то все равно. Они ради тысячи рублей убьют.

Он знал при этом, что как минимум один из убитых и правда наркоман – таких людей он употреблял для «черных» операций. Чтобы если что – прикончить, и искать никто не будет.

– Может и наркоманы, – проговорил председатель, все так же пристально глядя на Котенко. Котенко стало не по себе от этого взгляда. Но он не хотел уходить.

– Может, семье помочь? Есть у него семья?

– спросил он, надеясь все же получить след.

Председатель стал еще мрачнее. Котенко поерзал на стуле и, не дождавшись ответа, сказал:

– Ладно, пойду я, до свидания, ребята. Еще раз примите мои соболезнования…